Thursday, Mar 28th

Сайт обновлен24.08.2020

Мальчик Али

Поставили меня на боевой пост вместе с младшим сержантом Вовой Ивашино. В первый же день в блиндаже я увидел стенгазету с фотографией Володи. На груди у него светились орден и медаль «За отвагу». В заметке было написано, что Ивашино – лучший солдат монгруппы.

Мы с ним сразу же подружились. Вовка был замечательный человек – спокойный, добрый, чуткий. Мне иногда казалось, что он светился, как ангел. Однажды я не удержался и спросил:
– Володя, а за что тебя орденом наградили?
– Из горящего вертолёта генерала вытащил.
– А медаль за что?
– В горах банду брали, я главаря в плен взял. Он хотел на коне ускакать, пришлось пульнуть по коню.
Володя был скромный и не любил рассказывать о своих подвигах.
Наш пост находился на самой стене, которая окружала монгруппу. Небольшая площадка стены в метр толщиной была надёжной защитой даже от гранатомета. С этой точки, как на ладони, был виден весь кишлак. Справа – горы и зеленые сады, слева – дорога, уходящая вдаль.
Володя дал мне бинокль:
– Серега, всегда внимательно смотри на «зелёнку». Оттуда постоянно стреляют, особенно снайперы и гранатометчики. Мы уже несколько раз их убирали. Как только заметишь, что ветки шевелятся, значит, дух место себе ищет. Мы по рации связываемся с комбатом, а дальше наши минометы обрабатывают это место. Из кишлака пуляют издалека, боятся близко подходить. Днём редко стреляют, а вот вечером и ночью начинается. Обрати внимание на мирных жителей. Днём они спокойно проходят мимо наших стен, улыбаются, руками машут, приветствуют. А ночью, как в сказке, превращаются в душманов. Вон смотри, бородатый здоровяк на ишаке едет. По приметам похож на главаря курбаши. Но сейчас мы не имеем право его ловить – он ведёт себя мирно, без оружия. А на самом деле, он, может быть, осматривает нашу монгруппу, чтобы ночью со своей бандой головорезов на нас напасть…
Я слушал Володю с интересом. И с интересом наблюдал за происходящим вокруг. Внизу виднелись глиняные куполообразные дома. Местные жители – в основном мужчины в национальной одежде (широкие светлые штаны, на рубахе по бокам вырезы, поверх рубахи – телогрейка, на голове – чалма). Большинство мужчин – бородатые. Женщин на улице увидишь редко. Да и то, в парандже. Казалось, что весь мир – одни мужчины.
Из кишлака к нам шёл мальчишка лет семи. Кудрявые густые черные волосы, худенький, в национальной одежде и калошах на босу ногу. На дворе стоял декабрь, парнишка был одет явно не по погоде. 
– Али идет, – добродушно сказал Ивашино, – душманы убили его родителей. Он остался вдвоём с сестрой. Сироты. Каждый день к нам ходит. Любит с нашими солдатами общаться.
Когда мальчик подошел ближе, я увидел, что у него лицо было не смуглое, как у большинства афганцев, а светлое.
Володя сказал:
– Красивый парнишка. А вырастет, настоящим красавцем станет.
Али приветливо махнул нам рукой:
– Салам, Вовка – друг!
– Салам, Али!
– Вовка, как дела?
Ивашино в ответ поднял большой палец.
– Вовка, а как твой друг звать?
– Сергей! Сережа!
– Сэрэгэй, Сэрожа – медленно повторил мальчик. Было видно, что русский язык даётся ему с большим трудом.
– Как дела, Сэрожа?
Я поднял большой палец. Так мы и познакомились.
Володя достал из кармана колотый сахар.
– Я, Серега, спущусь, угощу его.
– На, возьми и мой кусок. (Мне, как некурящему вместо сигарет выдавали сахар).
Вовка спустился вниз и угостил мальчика. Али сел на камень и с большим удовольствием стал грызть сахар. У меня в душе что-то заскреблось, стало жалко этого ребенка, как родного.
– Бедняга, без родителей, без тепла. Вечно холодный, голодный.
– Это война проклятая! Народ в нищету загоняет, дети растут беспризорными!
– Да, Али целыми днями слоняется по кишлаку, к нам приходит подкормиться и душу успокоить.
Я смотрел на Али и вспоминал своё непутёвое детство. Родители были вечно заняты, и я тоже слонялся сам себе предоставленный. Бегал целыми днями по деревне, или уходил гулять в лес. Рыбачил, варил уху.
Но тогда не было войны! Я не боялся выстрелов и взрывов! Сейчас, глядя на несчастного оборванца Али, я понимаю, что моё детство было счастливым и беззаботным!
Али напомнил мне Буратино. Он также сидел на камне на «поле чудес» брошенный и обманутый взрослыми. Он никому не нужен, но и мы ему ничем помочь не можем!
Али доел сахар и стал петь на родном языке. Он тянул слова, и от этого казалось, что он поёт под музыку.
– Вова, да у мальчугана – талант! Его бы к нам в Союз, знаменитым певцом бы стал!
– Он всегда так, поест и поёт!
Али пел долго. Одна песня сменяла другую. Мы и не заметили, как стало темнеть. В конце кишлака раздались выстрелы, над нашими головами засвистели пули. Али попрощался с нами и медленно побрел в кишлак.
– Али! Беги!
Но парнишка упрямо не торопился.
– Наверное, обиделся на нас? Ну, мы же не можем его к себе взять!
По рации я передал координаты, откуда стреляли. Комбат дал приказ,
если нет мирных жителей, обработать это место!
Жители давно уже знали «военный распорядок» – вечером и ночью старались из домов не выходить. Володя снял пулемёт с предохранителя и дал очередь.
В остальном ночь прошла спокойно. В сторону монгруппы звучали только одиночные выстрелы.
На следующий день половина подразделения уехала на боевую операцию. Вместе с комбатом уехали Ивашино, Токарев, Петренко, Царенов.
Я остался один на посту на стене. Внизу у ворот была поддержка – стоял БТР с наводчиком и водителем. Наводчик подменял меня на обед и ужин, чтобы я мог немного отдохнуть и оправиться.
До конца боевой операции, мне, видимо, судьба – стоять на этом посту. Но мне было нескучно. Ко мне опять пришёл Али.
Мы с ним обменялись привычными приветствиями. Я открыл банку тушёнки, спустился вниз и угостил мальца:
– Бери, кушай!
Он, как добрый Буратино, сел на камень и стал уплетать угощение за обе щеки. Я был рад, что хоть сегодня ребенок будет накормлен. Понравился мне этот парнишка. Он, как и я в детстве, тянется к добрым людям.
Он съел тушенку, поднял вверх большой палец и сказал:
– Сэрожа, ты мне – друг! У тебя есть мать, отец?
– Да, Али у меня есть родители.
– У меня есть один сэстра! Отец, мать душман убить.
Мальчик рассказывал бесстрастным голосом, совершенно без эмоций. Видимо, он давно смирился со своим горем. Какой мужественный ребёнок, подумал я.
– А нэвэста есть?
– Нет пока. Вот из армии приду, тогда будет…
Он заулыбался, помотал головой и начал петь. В моей душе снова заиграли приятные ноты – серый, пыльный Афганистан в моём воображении стал превращаться в сказочный цветущий сад. Мне казалось, что я понимаю, о чём поет Али. Как сильно музыкальное творчество! Стоит только прислушаться, и понимаешь все языки земли!
Под звуки песен я не терял бдительности и внимательно осматривал «зелёнку». Вдруг среди густых зарослей заметил едва различимое шевеление. Пригляделся внимательнее – там находились несколько человек. Я сразу передал по рации:
– На «зеленке» – люди!
Я не успел крикнуть Али, чтобы он прятался в кишлак. Раздались взрывы, полетели пули. Али спокойно сидел на камне, казалось, это его не касается. В глазах у ребенка не было страха. Тогда я прыгнул вниз, открыл ворота, схватил мальца под мышки и затащил внутрь монгруппы. В это время выехал БТР и дал очередь крупнокалиберными.
– Али, сиди здесь, никуда не уходи!
Я поднялся по лестнице наверх и стал стрелять по цели из пулемета. Не успел я оглянуться, как Али оказался рядом со мной. Он стоял в полный рост.
– Пригнись, дурачок!
Не успел я спрятать Али за стену, как по нам ударил гранатомет. Пост сильно тряхнуло. Али не испугался, обнял меня:
– Сэрожа, я с тобой!
– Ладно, только сиди и не высовывайся!
Я снова стал строчить из пулемёта по «зелёнке». Али сидел рядом. Как преданная собачонка, и смотрел на меня. Миномётчики открыли огонь. Всю «зеленку» затянуло черным дымом. Обстрел в нашу сторону сразу прекратился.
– Ну вот, артиллерия не шутит!
Али посмотрел на меня со слезами на глазах:
– Сэрожа, дай с пулепота душман убить!
Я понял, что парнишка хочет отомстить за смерть родителей и сунул его палец к спусковому крючку:
– Нажимай!
Я сам держал пулемёт. Для мальчика оружие было слишком большим и тяжёлым. Али стал стрелять. Я вдруг увидел, что его глаза налились гневом. Он что-то быстро-быстро бормотал на своём языке.
Уже закончилась лента, а он всё держал палец на спусковом крючке.
– Ну, хватит, Али! Ты убил душманов!
– Сэрожа, дай мне пулепот! Я буду, как ты, душман убить!
– Нет, не могу. Меня командир за пулемёт накажет.
– Аптамат дай!
– Нельзя. Я присягу давал. Советскому солдату запрещено свое оружие отдавать.
Не знаю, понял ли он мои слова, но больше просить не стал, спустился вниз и вышел из ворот.
– Али! Будь осторожен.
Он повернулся, показал жестом, что у него всё в порядке:
– Сэрожа, я завтра приходить!
Мне снова показалось, что мальчик обиделся. Но ведь он должен понимать. Он был смышлёный не по годам. Меня очень поразило, что он не испугался обстрела. А ведь он запросто мог погибнуть от шальной пули.
На его глазах зверски убили родителей. Что может быть для ребёнка страшнее? Поэтому он и просил оружие. Господи, кто же придумал эту проклятую войну? ...
(продолжение в следующем номере)